Современные представления об этиологии, патогенезе и факторах риска преэклампсии
- Авторы: Абрамова М.Ю.1, Чурносов М.И.1
-
Учреждения:
- Белгородский государственный национальный исследовательский университет
- Выпуск: Том 70, № 5 (2021)
- Страницы: 105-116
- Раздел: Обзоры
- URL: https://journals.eco-vector.com/jowd/article/view/77046
- DOI: https://doi.org/10.17816/JOWD77046
- ID: 77046
Цитировать
Аннотация
Преэклампсия осложняет течение беременности в 2–8 % всех случаев. Преэклампсия, по данным литературы, ассоциирована с увеличением материнской и перинатальной заболеваемости и смертности, а также является предиктором развития хронических заболеваний в отдаленном будущем, что представляет собой важную медико-социальную проблему. Особый интерес вызывают молекулярные механизмы этиопатогенеза и факторы риска преэклампсии, которые, к сожалению, в настоящее время недостаточно изучены и понятны, что диктует необходимость дальнейшего исследования данного грозного осложнения беременности. В данной статье рассмотрены современные представления об этиологии, патогенезе и факторах риска преэклампсии.
Ключевые слова
Полный текст
Согласно современным представлениям преэклампсия (ПЭ) клинически характеризуется развитием артериальной гипертензии (≥140/90 мм рт. ст.), протеинурии (≥0,3 г/сут) и сопровождается отеками и нарушением работы различных органов и систем [1]. Данные симптомы могут возникнуть как во время беременности (после 20-й недели), так и в послеродовом периоде (до 28 дней).
ПЭ осложняет течение беременности в 2–8 % всех случаев и является одной из основных причин материнской смертности во всем мире [2]. Согласно данным, опубликованным Департаментом мониторинга, анализа и стратегического развития здравоохранения Министерства здравоохранения РФ в Статистическом сборнике 2018 г., в России заболеваемость женщин ПЭ средней степени тяжести составила 27,4 на 1000 родов, а ПЭ тяжелой степени — 8,4 [3].
Раннее начало ПЭ (до 34-й недели беременности) имеет наиболее неблагоприятные исходы как для матери, так и для плода. Женщины с ПЭ в анамнезе относятся к группе высокого риска по развитию в отдаленном будущем хронической артериальной гипертензии (ХАГ), сахарного диабета 2-го типа, почечной недостаточности, ишемической болезни сердца, различных форм аритмий и др. [4]. Несмотря на достижения современной медицины, единственным эффективным методом лечения ПЭ остается родоразрешение вне зависимости от срока гестации, что вносит существенный вклад в структуру перинатальной заболеваемости и смертности, основными причинами которых являются недоношенность, хроническая гипоксия и задержка роста плода [5].
Механизмы формирования ПЭ широко изучают во всем мире, существует более 30 гипотез развития данного осложнения беременности, в большинстве которых ключевую роль отводят нарушениям плацентации [6]. В настоящее время общепринята двухэтапная модель развития ПЭ, введенная Редманом в 1991 г. На первой стадии ПЭ происходят аномальная плацентация на ранних сроках беременности, приводящая к диссеминированной эндотелиальной дисфункции и формированию «материнского синдрома» на втором этапе [7]. Принято считать, что механизмы формирования ранней и поздней ПЭ отличаются. Так, позднее развитие ПЭ, наблюдаемое в 88 % всех случаев, обусловлено в основном «материнскими» причинами (метаболический синдром, артериальная гипертензия, хроническая болезнь почек и др.) в совокупности с плацентарной дисфункцией. Только у небольшой доли женщин с ПЭ, развившейся после 34-й недели беременности, наблюдаются признаки неполного ремоделирования спиральных артерий [8]. Раннее начало отмечено в 12 % всех случаев ПЭ и ассоциировано с обширными поражениями плаценты и более высоким риском развития осложнений у матери и плода. Триггерным фактором раннего формирования ПЭ служит нарушение плацентации на начальных этапах гестации [9].
При физиологически протекающей беременности в момент имплантации происходит внедрение синцитиотрофобласта в эндометрий, что обеспечивает гистиотрофное питание эмбриона до установления гематотрофного типа питания. Затем идет ретроградная инвазия эндоваскулярного трофобласта в маточные сосуды, который замещает эндотелиальную выстилку сосудов [10]. Данные перестройки вызывают апоптоз мышечной стенки спиральных артерий, в результате которого образуется сосудистое ложе с низким интраваскулярным давлением, что способствует поддержанию адекватной перфузии плаценты на протяжении всей беременности. При ПЭ данные процессы нарушаются, что в итоге ведет к неполноценной инвазии трофобласта и нарушению формирования маточно-плацентарного кровотока [11].
Раннее развитие эмбриона и плаценты происходит в условиях физиологически низкого содержания кислорода (1–2 %), что, вероятно, необходимо для предотвращения оксидативного повреждения плода и нормального функционирования клеток трофобласта [12]. Низкий уровень кислорода стимулирует повышенную экспрессию факторов, индуцированных гипоксией (HIF-1α и HIF-2α), и трансформирующего фактора роста β (TGF-β), которые также тормозят переход трофобласта к инвазивному типу. Интенсификация маточно-плацентарного кровотока начинается с 10-й недели гестации, что сопровождается существенным увеличением парциального давления кислорода, снижением экспрессии HIF-1α/HIF-2α и TGF-β, перестройкой трофобласта из пролиферативного в инвазивный тип, который и обеспечивает нормальную трансформацию маточных сосудов. При сохраняющейся стойкой гипоксии после 10-й недели гестации нарушаются процессы дифференцировки трофобласта, что приводит к его недостаточно глубокой инвазии и атипичной трансформации спиральных артерий [13]. Одним из механизмов, нарушающих процессы инвазии, является сохраняющаяся сверхэкспрессия HIF-1α/HIF-2α и TGF-β, опосредованная гипоксией. R.E. Albers и соавт. (2019) установили, что длительная экспрессия HIF-1α приводит к развитию гипертензии, гломерулоэндотелиоза почек с протеинурией и ограничению роста плода у мышей [14]. HIF-2α/HIF-3α действует как ингибитор сосудистого эндотелиального фактора роста (VEGF) и плацентарного фактора роста (PlGF) путем активации сигнального пути растворимой fms-подобной тирозинкиназы-1 (sFlt-1), что также негативно влияет на формирование плаценты [15].
Патогенное действие оказывает не только гипоксия, но и систематически повторяющиеся эпизоды ишемии и реперфузии, которые сопровождаются усиленной продукцией активных форм кислорода, создавая тем самым благоприятную среду для развития окислительного стресса [16]. Оксидативное повреждение плаценты индуцирует процессы апоптоза, высвобождение в кровеносное русло матери различных антиангиогенных факторов, провоспалительных цитокинов и вазоактивных соединений, что вызывает развитие массивной системной дисфункции эндотелиальных клеток, сопровождающейся воспалением и вазоконстрикцией [17]. Окислительный стресс также потенцирует нарушение работы митохондрий. V.R. Vaka и соавт. (2018) изучали митохондриальную дисфункцию и ее связь с эндотелиальной дисфункцией, системным вазоспазмом, воспалением и окислительным стрессом при ПЭ. Они пришли к выводу, что при ПЭ наблюдается ускоренный обмен веществ в митохондриях, который сопровождается увеличением содержания ионов кальция, нарушением процессов фосфорилирования и увеличением образования активных форм кислорода, которые играют существенную роль в повреждении ДНК и РНК, гибели клеток и развитии эндотелиальной дисфункции [18]. Свободные радикалы активируют процесс перекисного окисления липидов и синтез продуктов циклооксигеназного пути метаболизма арахидоновой кислоты. Так, Т.Н. Погорелова и соавт. (2019) установили, что у женщин с ПЭ увеличивается содержание в тканях плаценты тромбоксана В2 и арахидоновой кислоты более чем на 30 % по сравнению с женщинами контрольной группы, а также снижается на 20 % концентрация простациклина, являющегося вазодилататором [19]. Метаболиты арахидоновой кислоты участвуют в развитии воспалительного процесса, а также влияют на адгезию и агрегацию тромбоцитов, что приводит к развитию внутрисосудистой коагулопатии, тромбозам, инфарктам плаценты и еще большему ухудшению работы неполноценно функционирующего маточно-плацентарного кровотока [20]. Кроме того, окислительный стресс потенцирует воспалительный ответ за счет стимуляции продукции провоспалительных цитокинов, таких как фактор некроза опухоли α и интерлейкин (ИЛ) -6, а также снижение синтеза противовоспалительных цитокинов (ИЛ-10) с последующим повреждением клеток [21]. Одновременно с развитием окислительного стресса происходит торможение работы плацентарных антиоксидантных механизмов, о чем свидетельствует снижение экспрессии супероксиддисмутазы, каталазы и глутатионпероксидазы при ПЭ [22].
Эндотелиальная дисфункция является центральным звеном в патогенезе «материнского синдрома» ПЭ. Нарушение работы эндотелиальных клеток лежит в основе развития дисбаланса вазоактивных медиаторов, которые приводят к смещению в сторону усиления продукции вазоконстрикторов [23, 24]. Дисбаланс циркулирующих ангиогенных факторов опосредованно влияет на формирование дисфункции эндотелия и клинические проявления ПЭ, что формирует замкнутый круг. Растворимая fms-подобная тирозинкиназа 1 (sFlt1), эндогенный антиангиогенный фактор (эндостатин), который является мощным антагонистом VEGF, значительно повышены при ПЭ. VEGF играет важную роль не только в ангиогенезе, но и в поддержании нормального функционирования эндотелия и контролирует образование эндотелиальных фенестр (характерный признак эндотелия почечных клубочков) [25]. Повышенная экспрессия sFlt1 (in vitro) индуцирует гломерулярный эндотелиоз с исчезновением фенестр, что гистологически напоминает поражение почек при ПЭ. Более тяжелые формы ПЭ, в том числе и HELLP-синдром, также ассоциированы с сопутствующим повышением уровня как sFlt1, так и растворимого эндоглина (также является антиангиогенным фактором) [26].
Большое значение в формировании эндотелиальной дисфункции при ПЭ имеют матриксные металлопротеиназы (ММП). ММП-2, ММП-9, ММП-3 и ММП-13 непосредственно связаны с процессами имплантации, инвазии трофобласта и ремоделирования кровеносных сосудов. Они участвуют в деградации эндотелина и адреномедуллина, что способствует вазодилатации спиральных артерий [27]. Снижение экспрессии различных групп ММП в совокупности с увеличением синтеза эндогенных ингибиторов ММП индуцирует повреждение эндотелия, повышает сосудистую реактивность, что приводит к выраженной вазоконстрикции [28].
Получены данные о вовлеченности ренин-ангиотензин-альдостероновой системы в патогенез ПЭ [29]. F. Herse и соавт. (2013) обнаружили связь между эндотелиальной дисфункцией, увеличением продукции эндотелина-1 и активацией экспрессии аутоантител к рецепторам ангиотензина II 1-го типа (AT2R1). В отличие от физиологически протекающей беременности, при которой наблюдается низкая чувствительность эндотелия к ангиотензину II, у беременных с ПЭ, наоборот, увеличивается чувствительность к ангиотензину II, опосредованная генетическими, иммунологическими или экзогенными факторами [30]. Одним из потенциальных механизмов повышения чувствительности к ангиотензину II является экспрессия аутоантител к AT2R1 у женщин с ПЭ, вырабатываемых в ответ на плацентарную ишемию и системное воспаление. Аутоантитела к AT2R1 стимулируют продукцию плацентарных антиангиогенных факторов (sFlt1 и sENG), индуцируют синтез в клетках трофобласта ингибитора активатора плазминогена PAI-1 и опосредованно влияют на активацию коагуляционного гемостаза [31].
Иммунная дезадаптация организма матери также вносит свой вклад в развитие ПЭ. Плод представляет собой полуаллогенный трансплантат (так как 50 % антигенов отцовского происхождения экспрессируются в тканях плаценты и плода), который не отторгается благодаря функционированию целого комплекса иммунологических механизмов гестации, ключевую роль в котором отводят естественным цитотоксическим клеткам (NK-клетки) [32]. На ранних сроках беременности более 70 % нейтрофилов в эндометрии составляют маточные NK-клетки с фенотипом CD56hi и CD57lo (uNK), которые обеспечивают успешную имплантацию бластулы, а в дальнейшем участвуют в ремоделировании сосудов посредством секреции цитокинов и ангиогенных медиаторов, их количество значительно снижается к III триместру беременности [33]. HLA-G, представленный на поверхности клеток трофобласта, взаимодействуя с KIR-рецепторами (ингибиторами) uNK-клеток, снижает цитотоксичность естественных киллеров и ограничивает их миграцию через плаценту, что защищает плод от неблагоприятных иммуннологических реакций со стороны организма матери. Таким образом, дефекты плацентарной экспрессии HLA-G и KIR-рецепторов могут быть ассоциированы с повышенным риском осложнений беременности, в основе которых лежит нарушение маточно-плацентарного кровообращения [34]. По данным S.A. Robertson и соавт. (2018), Т-лимфоциты составляют от 10 до 20 % децидуальных иммунных клеток в начале I триместра и играют важную роль в процессах имплантации и плацентации [35]. Дисбаланс между регуляторными (Treg) и эффекторными (Teff) Т-лимфоцитами (смещение в сторону Teff) также может быть одним из потенциальных иммунологических механизмов развития ПЭ [36]. Teff отрицательно влияют на развитие плаценты посредством высвобождения провоспалительных цитокинов и активации антигензависимой цитотоксичности трофобласта. Децидуальные Treg секретируют ИЛ-10 и TGF-β, экспрессируют CD25 и PD-L1, которые являются ингибиторами эффекторных Т-лимфоцитов и нивелируют их эффекты, а также обладают мощными противовоспалительными, иммуно- и вазорегуляторными свойствами [37].
Один из компонентов патогенеза ПЭ — дерегуляция системы комплемента, которая чаще всего связана с наличием мутаций в генах, контролирующих биосинтез регуляторов активации комплемента: фактора Н, мембранного кофактора (MCP), фактора I, компонента С3 и др. Нарушение работы системы комплемента приводит к эндогенному повреждению тканевых структур, эндотелия, клеток крови и тромбоцитов с последующим образованием микротромбов, развитием эндотелиальной дисфункции и системным нарушением толерантности к плоду [38].
Основным компонентом патофизиологии артериальной гипертензии при ПЭ является дисбаланс биологически активных веществ, продуцируемых эндотелиальными клетками, которые участвуют в регуляции сосудистого тонуса. Плацентарная ишемия стимулирует высвобождение медиаторов, вызывающих системный эндотелиоз, что приводит к снижению синтеза вазодилататоров [простациклина, монооксида азота (NO), эндотелийзависимого фактора гиперполяризации]. Одновременно с этим увеличивается продукция эндотелина-1 и тромбоксана А2, оказывающих мощный сосудосуживающий эффект. Нарушения вызывают повышение общего периферического сопротивления сосудов и, соответственно, артериального давления [39]. У женщин с ПЭ повышена чувствительность к ангиотензину II и норадреналину, что объясняется активацией AT2R1. Гетеродимеризация рецепторов AT2R1 и брадикинина В2 и индуцируемая плацентарной ишемией продукция аутоантител к рецепторам AT2R1 также приводит к усилению прессорных эффектов ангиотензина II [40]. Свой вклад в развитие артериальной гипертензии при ПЭ вносят и иммунные механизмы. Дисбаланс между двумя субпопуляциями CD4+ Т-лимфоцитов (Th1/Th2), Tregs и Teff и избыточная секреция ИЛ-17 способствуют увеличению продукции вазоактивных медиаторов и аутоантител к рецепторам AT2R1, усугубляя тем самым эндотелиальную дисфункцию, что также обусловливает повышение артериального давления при ПЭ [41].
На данный момент проведено большое количество исследований, которые содержат информацию примерно о 130 возможных факторах риска развития ПЭ, охватывающих большой перечень сопутствующих заболеваний, биомаркеров, факторов окружающей среды и генетических детерминант [42, 43]. Так, в работе S. Rana и соавт. (2019) исследуемые факторы риска развития ПЭ ранжированы по величине относительного риска (ОР) и разделены на несколько категорий: к основной группе факторов риска (ОР >2,5) относятся ПЭ в анамнезе, ХАГ, сахарный диабет, многоплодная беременность, индекс массы тела (ИМТ) >30 кг/см2 в прегравидарном периоде и антифосфолипидный синдром; во вторую группу факторов риска (ОР 1,8–2,5) включают системную красную волчанку, мертворождение, бесплодие и преждевременную отслойку плаценты в анамнезе, применение вспомогательных репродуктивных технологий, хроническую болезнь почек, возраст матери на момент беременности >35 лет и полиморфизм генов-кандидатов (rs4769613 гена FLT1, rs9478812 гена PLEKHG1 и др.); к последней группе менее значимых факторов риска (ОР < 1,8) относят семейный анамнез по ПЭ и трисомию плода по 13-й паре хромосом (синдром Патау) [44].
Согласно современным данным ХАГ регистрируют у 1–5 % всех беременных, у которых частота развития ПЭ может составлять до 75 %. A. Syngelaki и соавт. (2018) установили, что ХАГ до беременности ассоциирована с высоким риском развития ПЭ (ОШ 5,76; 95 % ДИ 4,93–6,73), мертворождением (ОШ 2,38; 95 % ДИ 1,51–3,75), рождением малых для гестационного возраста детей (ОШ 2,06; 95 % ДИ 1,79–2,39) [45]. Кроме того, D. Nzelu и соавт. (2018) отметили, что у беременных с ХАГ, несмотря на коррекцию лекарственными препаратами гипертензии и удержание контрольных цифр артериального давления менее 140/90 мм рт. ст., начиная с I триместра беременности сохраняется риск развития ПЭ и рождения детей с задержкой развития более чем в 2 раза. Это связывают с прогрессирующей дисфункцией эндотелия, ремоделированием артериол и утолщением их мышечной стенки с последующей вазоконстрикцией и снижением чувствительности к воздействию вазодилататоров [46].
Самым распространенным модифицируемым фактором риска развития ПЭ является избыточная масса тела (ИМТ ≥ 25 кг/м2) — более 10 % всех беременных страдают ожирением. В ходе метаанализа 19 когортных исследований, проведенного X.J. He и соавт., выявлено, что ожирение и избыточная масса тела ассоциированы с повышенным риском формирования ПЭ (ОШ 2,48; 95 % ДИ 2,05–2,90) [47]. Увеличение ИМТ на 1 кг/м2 приводит к статистически значимому увеличению ОШ развития ПЭ на 15 %. У женщин с избыточной массой тела на момент наступления беременности вероятность развития данного осложнения беременности увеличивается на 30 % [48]. О.Б. Калинкина и соавт. (2012) показали, что повышенный ИМТ ассоциирован с более ранним началом ПЭ — у пациенток с нормальной массой тела клинические проявления ПЭ манифестировали в 30,25 ± 0,38 нед., а при ИМТ ≥ 35 кг/м2 — в 26,00 ± 2,35 нед. беременности (р < 0,001). Была также обнаружена прямая корреляция ИМТ с показателями артериального давления (систолического, диастолического, среднего, пульсового) [49].
Наследственные тромбофилии обусловливают развитие тромбов в сосудах плаценты, что сопряжено с повышенным риском развития плацента-ассоциированных осложнений беременности [50]. G. Mello и соавт. (2005) выявили, что наличие хотя бы одной из мутаций FV Leiden, MTHFR C677T, Pt G20210A ассоциировано с более тяжелым течением ПЭ (ОШ 4,9; 95 % ДИ 3,5–6,9) [51]. Наиболее значимыми врожденными дефектами компонентов гемостаза в развитии ПЭ считают мутации гена MTHFR (15–40 %), ингибитора активатора плазминогена 1-го типа (5–8 %), мутацию Leiden (3–6 %) и протромбина II (1–4 %). Установлено, что при сочетании гипергомоцистеинемии и мутации FV Leiden риск тромботических осложнений возрастает в 10–20 раз [52]. В литературе представлены данные, что мутация гена метилентетрагидрофолатредуктазы С677Т является независимым фактором риска более высоких показателей артериального давления во время беременности и при ПЭ [53].
Неоспорим вклад сахарного диабета и инсулинорезистентности в формирование ПЭ. Согласно литературным данным у 25–40 % беременных с сахарным диабетом 1-го типа и у 20–24 % с сахарным диабетом 2-го типа диагностируют ПЭ [54]. S. Lisonkova и соавт. (2013) установили, что СД, развившийся до наступления беременности, выступает фактором риска как для ранней манифестации ПЭ (до 34 нед., ОШ 1,87; 95 % ДИ 1,60–2, 81), так и для позднего ее развития (ОШ 2,46; 95 % ДИ 2,32–2,61). Это связывают с развитием системной диабетической васкулопатии и частым сочетанием сахарного диабета с ранее существовавшей ХАГ [55]. В работе K. Bramham (2017) отмечается, что наличие диабетической нефропатии у беременных с сахарным диабетом сопряжено с более высоким риском развития ПЭ (в 35–66 % случаев) по сравнению с женщинами с сахарным диабетом без нефропатии (9–17 %) [56]. Кроме того, инсулинорезистентность часто связана с другими факторами риска ПЭ (ожирение, ХАГ, метаболический синдром и др.) и имеет единые механизмы развития с ПЭ, что подтверждается тождественными нарушениями экспрессии различных биомаркеров (PAI-1, лептина, молекул межклеточной адгезии и др.) при этих двух патологических состояниях [57].
Отягощенный акушерско-гинекологический анамнез по ПЭ — наиболее значимый фактор риска развития данного осложнения беременности. В работе M. Lewandowska и соавт. (2020) выявлено, что у женщин с ПЭ в анамнезе значительно повышен риск развития гипертензивных расстройств во время беременности (ОШ 27,54; 95 % ДИ 5,8–130,8; p < 0,001 для ПЭ и ОШ 22,90; 95 % ДИ 7,3–72,4; p < 0,001 для гестационной артериальной гипертензии) [48]. Установлена прямая зависимость между одинаковыми сроками проявления клинических симптомов ПЭ в предшествующую и настоящую беременности. Раннее начало ПЭ в анамнезе повышало риск развития соответствующей формы ПЭ в 25,2 раза (95 % ДИ 21,8–29,1), и, соответственно, манифестация данной патологии после 34-й недели повышала риск формирования поздней ПЭ в 10,3 раза (95 % ДИ 9,85–10,9). Авторы связывают это с преимущественным влиянием генетических факторов на развитие ранней ПЭ и наиболее значимым вкладом агентов окружающей среды в формирование поздней ПЭ [58].
В доступной литературе представлены данные о связи этнической и расовой принадлежности с эпидемиологией и течением ПЭ. Так, A.B. Caughey и соавт. (2005) установили, что по сравнению с женщинами европеоидного происхождения риск развития ПЭ значительно выше у афроамериканок (ОШ 1,41; 95 % ДИ 1,25–1,62) и ниже в азиатской популяции (ОШ 0,79; 95 % ДИ 0,72–0,88) [59]. Кроме того у чернокожих женщин по сравнению с европейцами существенно более высокие показатели материнской смертности от осложнений, связанных с ПЭ (121,8 случая на 100 000 родов, 95 % ДИ 69,7–212,9 и 24,1 на 100 000 родов, 95 % ДИ 14,6–39,8 соответственно, р < 0,01) [60]. Влияет на риск развития ПЭ и этническая принадлежность отца — существенно увеличивается риск развития данного осложнения беременности у пар, принадлежащих разным этническим группам, по сравнению с родителями одной расы (ОШ 1,13; 95 % ДИ 1,02–1,26) [61].
Значимую роль в формировании ПЭ играет наследственная предрасположенность. По различным данным, наличие у женщин в семейном анамнезе у родственниц первой степени родства (мать, родные сестры) гипертензивных нарушений в сочетании с протеинурией во время беременности повышает риск развития ПЭ на 24–163 % [62]. В исследовании, проведенном N.C. Serrano и соавт. (2020), показано, что риск развития данного осложнения беременности у женщин, близкие родственницы которых имели ПЭ в анамнезе, значительно увеличен [наличие ПЭ у сестры повышает риск в 2,43 раза (95 % ДИ 2,02–2,93), у матери — в 3,38 раза (95 % ДИ 2,89–3,96), у матери и сестры — в 4,17 раза (95 % ДИ 2,60–6,69)] [63]. ХАГ в анамнезе у матери (ОШ 1,41, 95 % ДИ 1,04–1,90), сестры (ОШ 2,48, 95 % ДИ 1,31–4,69) или всех родственниц женского пола (ОШ 3,65, 95 % ДИ 1,65–8,09) повышает риск развития ПЭ более чем в 2 раза [64], а наличие в семейном анамнезе двух членов семьи с сердечно-сосудистыми заболеваниями (в том числе инфарктом головного мозга) или более приводит к более чем трехкратному (ОШ 3,2, 95 % ДИ 1,4–7,7) увеличению шансов развития этого осложнения [65].
Итак, изучив зарубежную и отечественную литературу, можно сделать заключение, что, во-первых, несмотря на многочисленные исследования, отсутствует единое мнение о молекулярных механизмах этиопатогенеза ПЭ. Во-вторых, ключевую роль в развитии данного осложнения беременности отводят процессам нарушения плацентации, иммунной дезадаптации организма матери, эндотелиальной дисфункции, ангиогенному дисбалансу и другим, но их значимость в формировании ранней и поздней ПЭ значительно отличается. В-третьих, установлено более 130 различных факторов риска развития ПЭ (семейный анамнез ПЭ, сахарный диабет, ХАГ, наследственные тромбофилии и др.), но доступные данные зачастую неоднозначны и варьируют в зависимости от исследуемой популяции. Таким образом, существующие противоречия и отсутствие единого мнения на вовлеченность тех или иных биологических процессов в развитие ПЭ диктует необходимость дальнейшего изучения данного осложнения беременности.
ДОПОЛНИТЕЛЬНО
Источник финансирования. Работа не имела финансового обеспечения или спонсорской поддержки.
Конфликт интересов. Авторы декларируют отсутствие явных и потенциальных конфликтов интересов, связанных с публикацией настоящей статьи.
Все авторы внесли существенный вклад в проведение исследования и подготовку статьи, прочли и одобрили финальную версию перед публикацией.
Об авторах
Мария Юрьевна Абрамова
Белгородский государственный национальный исследовательский университет
Автор, ответственный за переписку.
Email: abramova_myu@bsu.edu.ru
ORCID iD: 0000-0002-1406-2515
Scopus Author ID: 57212494118
MD
Россия, БелгородМихаил Иванович Чурносов
Белгородский государственный национальный исследовательский университет
Email: churnosov@bsu.edu.ru
ORCID iD: 0000-0003-1254-6134
Scopus Author ID: 6601948788
д-р мед. наук, профессор
Россия, БелгородСписок литературы
- Решетников Е.А. Полиморфизм rs34845949 гена SASH1 ассоциирован с риском развития преэклампсии // Научные результаты биомедицинских исследований. 2021. Т. 7. Вып. 1. С. 44−55. doi: 10.18413/2658-6533-2020-7-1-0-4
- WHO Guidelines Approved by the Guidelines Review Committee. WHO recommendations for prevention and treatment of pre-eclampsia and eclampsia. World Health Organization; 2011. [дата обращения 23.08.2021]. Доступ по ссылке: https://pubmed.ncbi.nlm.nih.gov/23741776/
- Основные показатели здоровья матери и ребенка, деятельность службы охраны детства и родовспоможения в Российской Федерации. Статистический сборник 2018. Москва, 2019. [дата обращения 23.08.2021]. Доступ по ссылке: https://minzdrav.gov.ru/ministry/61/22/stranitsa-979/statisticheskie-i-informatsionnye-materialy/statisticheskiy-sbornik-2018-god
- Garovic V.D., White W.M., Vaughan L. et al. Incidence and long-term outcomes of hypertensive disorders of pregnancy // J. Am. Coll. Cardiol. 2020. Vol. 75. No. 18. P. 2323−2334. doi: 10.1016/j.jacc.2020.03.028
- Иванов И.И., Черипко М.В., Косолапова Н.В. и др. Преэклампсия беременных: особенности патогенеза, тактики ведения // Таврический медико-биологический вестник. 2012. Т. 15. № 2. С. 273−286.
- Golovchenko O., Abramova M., Ponomarenko I. et al. Functionally significant polymorphisms of ESR1and PGR and risk of intrauterine growth restriction in population of central Russia // European Journal of Obstetrics and Gynecology and Reproductive Biology. 2020. Vol. 253. P. 52−57. doi: 10.1016/j.ejogrb.2020.07.045
- Pankiewicz K., Fijałkowska A., Issat T. et al. Insight into the key points of preeclampsia pathophysiology: Uterine artery remodeling and the role of microRNAs // Int. J. Mol. Sci. 2021. Vol. 22. No. 6. P. 3132. doi: 10.3390/ijms22063132
- Ходжаева З.С., Холин А.М., Вихляева Е.М. Ранняя и поздняя преэклампсия: парадигмы патобиологии и клиническая практика // Акушерство и гинекология. 2013. № 10. C. 4−11.
- Ogge G., Chaiworapongsa T., Romero R. et al. Placental lesions associated with maternal underperfusion are more frequent in early-onset than in late-onset preeclampsia // J. Perinat. Med. 2011. Vol. 39. No. 6. P. 641−652. doi: 10.1515/jpm.2011.098
- Айламазян Э.К., Степанова О.И., Сельков С.А., Соколов Д.И. Клетки иммунной системы матери и клетки трофобласта: «Конструктивное сотрудничество» ради достижения совместной цели // Вестник РАМН. 2013. Т. 68. № 11. С. 12−21.
- Moser G., Windsperger K., Pollheimer J. et al. Human trophoblast invasion: new and unexpected routes and functions // Histochem. Cell Biol. 2018. Vol. 150. No. 4. P. 361−370. doi: 10.1007/s00418-018-1699-0
- Highet A.R., Khoda S.M., Buckberry S. et al. Hypoxia induced HIF-1/HIF-2 activity alters trophoblast transcriptional regulation and promotes invasion // Eur. J. Cell Biol. 2015. Vol. 94. No. 12. P. 589−602. doi: 10.1016/j.ejcb.2015.10.004
- Prossler J., Chen Q., Chamley L., James J.L. The relationship between TGF, low oxygen and the outgrowth of extravillous trophoblasts from anchoring villi during the first trimester of pregnancy // Cytokine. 2014. Vol. 68. No. 1. P. 9−15. doi: 10.1016/j.cyto.2014.03.001
- Albers R.E., Kaufman M.R., Natale B.V. et al. Trophoblast-specific expression of hif-1 results in preeclampsia-like symptoms and fetal growth restriction // Sci. Rep. 2019. Vol. 9. No. 1. P. 2742. doi: 10.1038/s41598-019-39426-5
- Qu H., Yu Q., Jia B. et al. HIF-3 affects preeclampsia development by regulating EVT growth via activation of the Flt-1/JAK/STAT signaling pathway in hypoxia // Mol. Med. Rep. 2021. Vol. 23. No. 1. P. 1. doi: 10.3892/mmr.2020.11701
- Jena M.K., Sharma N.R., Petitt M. et al. Pathogenesis of preeclampsia and therapeutic approaches targeting the placenta // Biomolecules. 2020. Vol. 10. No. 6. P. 953. doi: 10.3390/biom10060953
- Yagel S., Cohen S.M., Goldman-Wohl D. An integrated model of preeclampsia: a multifaceted syndrome of the maternal cardiovascular-placental-fetal array // Am. J. Obst. Gynecol. 2020. Vol. S0002-9378. No. 20. P. 31197−31202. doi: 10.1016/j.ajog.2020.10.023
- Vaka V.R., McMaster K.M., Cunningham M.W. Jr. et al. Role of mitochondrial dysfunction and reactive oxygen species in mediating hypertension in the reduced uterine perfusion pressure rat model of preeclampsia // Hypertension. 2018. Vol. 72. No. 3. P. 703−711. doi: 10.1161/hypertensionaha.118.11290
- Погорелова Т.Н., Крукиер И.И., Гунько В.О. и др. Дисбаланс вазоактивных компонентов и арахидоновой кислоты в плаценте и околоплодных водах при преэклампсии // Биомедицинская химия. 2019. Т. 65. № 3. С. 245−250. doi: 10.18097/PBMC20196503245
- Taysi S., Tascan A.S., Ugur M.G., Demir M. Radicals, oxidative/nitrosative stress and preeclampsia // Mini Rev. Med. Chem. 2019. Vol. 19. No. 3. P. 178−193. doi: 10.2174/1389557518666181015151350
- Tenório M.B., Ferreira R.C., Moura F.A. et al. Cross-talk between oxidative stress and inflammation in preeclampsia // Oxid Med. Cell Longev. 2019. Vol. 2019. P. 8238727. doi: 10.1155/2019/8238727
- Tal R., Shaish A., Barshack I. et al. Effects of hypoxia-inducible factor-1alpha overexpression in pregnant mice: possible implications for preeclampsia and intrauterine growth restriction // Am. J. Pathol. 2010. Vol. 177. P. 2950–2962. doi: 10.2353/ajpath.2010.090800
- Wang A., Rana S., Karumanchi S.A. Preeclampsia: the role of angiogenic factors in its pathogenesis // Physiology (Bethesda). 2009. Vol. 24. P. 147−158. doi: 10.1152/physiol.00043.2008
- Reshetnikov E., Ponomarenko I., Golovchenko O. et al. The VNTR polymorphism of the endothelial nitric oxide synthase gene and blood pressure in women at the end of pregnancy // Taiwanese J. Obst. Gynecol. 2019. Vol. 58. No. 3. P. 390−395. doi: 10.1016/j.tjog.2018.11.035
- Steinberg G., Khankin E.V., Karumanchi S.A. Angiogenic factors and preeclampsia // Thromb. Res. 2009. Vol. 123. Suppl. 2. P. S93−99. doi: 10.1016/S0049-3848(09)70020-9
- Искакова С.С., Жармаханова Г.М., Дворацка М. Характеристика проангиогенных факторов и их патогенетическая роль // Наука и здравоохранение. 2013. № 6. C. 8−12.
- Стрижаков А.Н., Тимохина Е.В., Ибрагимова С.М. и др. Новые возможности дифференциального прогнозирования ранней и поздней преэклампсии // Акушерство, гинекология и репродукция. 2018. Т. 12. № 2. С. 55−61. doi: 10.17749/2313-7347.2018.12.2.055-061
- Chen J., Khalil R.A. Matrix metalloproteinases in normal pregnancy and preeclampsia // Prog. Mol. Biol. Transl. Sci. 2017. Vol. 148. P. 87−165. doi: 10.1016/bs.pmbts.2017.04.001
- Reshetnikov E.A., Akulova L.Y., Dobrodomova I.S. et al. The insertion-deletion polymorphism of the ACE gene is associated with increased blood pressure in women at the end of pregnancy // J. Renin. Angiotensin Aldosterone Syst. 2015. Vol. 16. No. 3. P. 623−632. doi: 10.1177/1470320313501217
- Herse F., LaMarca B. Angiotensin II type 1 receptor autoantibody (AT1-AA)-mediated pregnancy hypertension // Am. J. Reprod. Immunol. 2013. Vol. 69. P. 413–418. doi: 10.1111/aji.12072
- Cunningham M.W., Williams J.M. Jr, Amaral L. et al. Agonistic autoantibodies to the angiotensin II type 1 receptor enhance angiotensin II-induced renal vascular sensitivity and reduce renal function during pregnancy // Hypertension. 2016. Vol. 68. No. 5. P. 1308–1313. doi: 10.1161/HYPERTENSIONAHA.116.07971
- Aneman I., Pienaar D., Suvakov S. et al. Mechanisms of key innate immune cells in early- and late-onset preeclampsia // Front. Immunol. 2020. Vol. 11. P. 1864. doi: 10.3389/fimmu. 2020. 01864
- Yang X., Yang Y., Yuan Y. et al. The roles of uterine natural killer (NK) cells and KIR/HLA-C combination in the development of preeclampsia: A systematic review // Biomed. Res. Int. 2020. Vol. 2020. P. 4808072. doi: 10.1155/2020/4808072
- Phipps E.A., Thadhani R., Benzing T. et al. Pre-eclampsia: pathogenesis, novel diagnostics and therapies // Nat. Rev. Nephrol. 2019. Vol. 15. P. 275–289. doi: 10.1038/s41581-019-0119-6
- Кудрявцев И.В., Борисов А.Г., Васильева Е.В. и др. Фенотипическая характеристика цитотоксических Т-лимфоцитов: регуляторные и эффекторные молекулы // Медицинская иммунология. 2018. Т. 20. № 2. С. 227−240. doi: 10.15789/1563-0625-2018-2-227-240
- Robertson S.A., Care A.S., Moldenhauer L.M. Regulatory T cells in embryo implantation and the immune response to pregnancy // J. Clin. Invest. 2018. Vol. 128. No. 10. P. 4224−4235. doi: 10.1172/JCI122182
- Фрейдлин И.С. Регуляторные Т-клетки: происхождение и функции // Медицинская иммунология. 2005. Т. 7. № 4. С. 347−354.
- Teirilä L., Heikkinen-Eloranta J., Kotimaa J. et al. Regulation of the complement system and immunological tolerance in pregnancy // Semin. Immunol. 2019. Vol. 45. P. 101337. doi: 10.1016/j.smim.2019.101337
- Ives C.W., Sinkey R., Rajapreyar I. et al. Preeclampsia-pathophysiology and clinical presentations: JACC State-of-the-Art review // J. Am. Coll. Cardiol. 2020. Vol. 76. No. 14. P. 1690−1702. doi: 10.1016/j.jacc.2020.08.014
- Verdonk K., Visser W., Van Den Meiracker A.H., Danser A.H. The renin-angiotensin-aldosterone system in pre-eclampsia: the delicate balance between good and bad // Clin. Sci. 2014. Vol. 126. No. 8. P. 537−544. doi: 10.1042/CS20130455
- LaMarca B., Cornelius D.C., Harmon A.C. et al. Identifying immune mechanisms mediating the hypertension during preeclampsia // Am. J. Physiol. Regul. Integr. Comp. Physiol. 2016. Vol. 311. No. 1. P. R1−9. doi: 10.1152/ajpregu.00052.2016
- Giannakou K., Evangelou E., Papatheodorou S.I. Genetic and non-genetic risk factors for pre-eclampsia: umbrella review of systematic reviews and meta-analyses of observational studies // Ultrasound Obstet. Gynecol. 2018. Vol. 51. No. 6. P. 720−730. doi: 10.1002/uog.18959
- Головченко О.В., Абрамова М.Ю., Пономаренко И.В., Чурносов М.И. Полиморфные локусы гена ESR1 ассоциированы с риском развития преэклампсии с задержкой роста плода // Акушерство, гинекология и репродукция. 2020. Т. 14. № 6. С. 583–591. doi: 10.17749/2313-7347/ob.gyn.rep.2020.187
- Rana S., Lemoine E., Granger J.P., Karumanchi S.A. Preeclampsia: pathophysiology, challenges, and perspectives // Circ. Res. 2019. Vol. 124. No. 7. P. 1094−1112. doi: 10.1161/CIRCRESAHA.118.313276
- Panaitescu A.M., Syngelaki A., Prodan N. et al. Chronic hypertension and adverse pregnancy outcome: a cohort study // Ultrasound Obstet. Gynecol. 2017. Vol. 50. No. 2. P. 228−235. doi: 10.1002/uog.17493
- Nzelu D., Dumitrascu-Biris D., Nicolaides K.H., Kametas N.A. Chronic hypertension: first-trimester blood pressure control and likelihood of severe hypertension, preeclampsia, and small for gestational age // Am. J. Obstet. Gynecol. 2018. Vol. 218. No. 3. P. 337.e1−337.e7. doi: 10.1016/j.ajog.2017.12.235
- He X.J., Dai R.X., Hu C.L. Maternal prepregnancy overweight and obesity and the risk of preeclampsia: A meta-analysis of cohort studies // Obes. Res. Clin. Pract. 2020. Vol. 14. No. 1. P. 27−33. doi: 10.1016/j.orcp.2020.01.004
- Lewandowska M., Więckowska B., Sajdak S., Lubiński J. Pre-pregnancy obesity vs. other risk factors in probability models of preeclampsia and gestational hypertension // Nutrients. 2020. Vol. 12. No. 9. P. 2681. doi: 10.3390/nu12092681
- Калинкина О.Б., Спиридонова Н.В. Особенности течения гестоза у женщин с избыточной массой тела и ожирением // Фундаментальные исследования. 2012. Т. 10. № 2. С. 247−249.
- Brosens I., Pijnenborg R., Vercruysse L., Romero R. The “Great Obstetrical Syndromes” are associated with disorders of deep placentation // Am. J. Obstet. Gynecol. 2011. Vol. 204. No. 3. P. 193−201. doi: 10.1016/j.ajog.2010.08.009
- Mello G., Parretti E., Marozio L. et al. Thrombophilia is significantly associated with severe preeclampsia: results of a large-scale, case-controlled study // Hypertension. 2005. Vol. 46. No. 6. P. 1270−1274. doi: 10.1161/01.HYP.0000188979.74172.4d
- Белинина А.А., Мозговая Е.В., Ремнёва О.В. Спектр генетических тромбофилий у беременных с различной степенью тяжести преэклампсии // Бюллетень медицинской науки. 2020. Т. 1. № 17. C. 29−33.
- Mitriuc D., Popuşoi O., Catrinici R., Friptu V. The obstetric complications in women with hereditary thrombophilia // Med. Pharm. Rep. 2019. Vol. 92. No. 2. P. 106−110. doi: 10.15386/cjmed-1097
- Капустин Р.В., Цыбук Е.М. Предикторы преэклампсии у беременных с сахарным диабетом // Акушерство и гинекология. 2020. № 12. C. 54−56. doi: 10.18565/aig.2020.12.54-61
- Lisonkova S., Joseph K.S. Incidence of preeclampsia: risk factors and outcomes associated with early-versus late-onset disease // Am. J. Obstet. Gynecol. 2013. Vol. 209. No. 6. P. 544.e1−544.e12. doi: 10.1016/j.ajog.2013.08.019
- Bramham K. Diabetic nephropathy and pregnancy // Semin. Nephrol. 2017. Vol. 37. No. 4. P. 362−369. doi: 10.1016/j.semnephrol.2017.05.008
- Hauth J.C., Clifton R.G., Roberts J.M. et al. Maternal insulin resistance and preeclampsia // Am. J. Obstet. Gynecol. 2011. Vol. 204. No. 4. P. 327.e1−6. doi: 10.1016/j.ajog.2011.02.024
- Boyd H.A., Tahir H., Wohlfahrt J., Melbye M. Associations of personal and family preeclampsia history with the risk of early-, intermediate- and late-onset preeclampsia // Am. J. Epidemiol. 2013. Vol. 178. No. 11. P. 1611−1619. doi: 10.1093/aje/kwt189
- Caughey A.B., Stotland N.E., Washington A.E., Escobar G.J. Maternal ethnicity, paternal ethnicity, and parental ethnic discordance: predictors of preeclampsia // Obstet. Gynecol. 2005. Vol. 106. No. 1. P. 156−161. doi: 10.1097/01.AOG.0000164478.91731.06
- Gyamfi-Bannerman C., Pandita A., Miller E.C. et al. Preeclampsia outcomes at delivery and race // J. Matern. Fetal. Neonatal. Med. 2020. Vol. 33. No. 21. P. 3619−3626. doi: 10.1080/14767058.2019.1581522
- Zhang N., Tan J., Yang H., Khalil R.A. Comparative risks and predictors of preeclamptic pregnancy in the Eastern, Western and developing world // Biochem. Pharmacol. 2020. Vol. 182. P. 114247. doi: 10.1016/j.bcp.2020.114247
- Yong H.E.J., Murthi P., Brennecke S.P., Moses E.K. Genetic approaches in preeclampsia // Methods Mol. Biol. 2018. Vol. 1710. P. 53−72. doi: 10.1007/978-1-4939-7498-6_5
- Serrano N.C., Quintero-Lesmes D.C., Dudbridge F. et al. Family history of pre-eclampsia and cardiovascular disease as risk factors for pre-eclampsia: the GenPE case-control study // Hypertens Pregnancy. 2020. Vol. 39. No. 1. P. 56−63. doi: 10.1080/10641955.2019.1704003
- Bezerra P.C., Leão M.D., Queiroz J.W. et al. Family history of hypertension as an important risk factor for the development of severe preeclampsia // Acta Obstet. Gynecol. Scand. 2010. Vol. 89. No. 5. P. 612−617. doi: 10.3109/00016341003623720
- Ness R.B., Markovic N., Bass D. et al. Family history of hypertension, heart disease, and stroke among women who develop hypertension in pregnancy // Obstet. Gynecol. 2003. Vol. 102. No. 6. P. 1366−1371. doi: 10.1016/j.obstetgynecol.2003.08.011